Ричард Шеридан — Школа злословия
Вы, вскормленницы Школы Клеветы, Доведшие поклеп до красоты, Ужели нет на свете ни одной, Настолько милой и совсем иной, Чтоб даже вы хвалу воздали ей Безмолвием и завистью своей? Сейчас живой предстанет образец На суд суровый ваших злых сердец. Решите сами, верен ли портрет, Иль то Любви и Музы легкий бред. Сюда, о племя многомудрых дев, О сонм матрон, чей беспощадный гнев, Чей острый взгляд и хмурые черты Не терпят юности и красоты! Вы, по природе хладные своей, Вы, в долгом девстве лютые, как змей, Сюда, о мастерицы сплесть навет, Создать улики, если слухов нет! О вы, чья память, сторожа порок, Все, кроме факта, знает назубок! Сюда, о клеветницы, стар и млад, Ходячее злословье, станьте в ряд, Чтоб нашей теме был противовес, Как гимну — пасквиль, как святому — бес. Ты, Аморетта (это имя нам Уже знакомо по другим стихам), Приди и ты; пусть милый жар ланит Твою улыбку робко оттенит, И, с нежно-неуверенным лицом, Мне послужи желанным образцом. О Муза, если б ты создать могла Хоть слабый очерк этого чела, Счастливой кистью вызвать на мольберт Хоть бледный отсвет этих чудных черт, Поэты бы воспели гений твой, И Рейнольдс бы склонился головой, Он, в чьем искусстве более чудес, Чем в чудесах Природы и Небес, Он, взору Дэвон давший новый жар, Ланитам Грэнби — прелесть новых чар! Нелегкий подвиг — дань хвалы принесть Красе, чей разум презирает лесть! Но, славя Аморетту, прав весь свет: Пред нею, как пред Небом, лести нет, И прихотью судеб она одна Правдивость нашу отрицать склонна! От мод не краше, крася их сама, Проста влеченьем вкуса и ума, Скромна в движеньях, чуждая вполне И сухости и буйных чувств волне, Она не ходит, на себя надев Лицо богинь иль облик королев. Ее живая прелесть всякий раз Не поражает, а пленяет нас; То не величье, но ее черты Мы не измерим мерой красоты! Природный цвет ее ланит так жив, Что, создавая это диво див, Вполне бы мог божественный творец На них бледнее наложить багрец, Велев затворнице прелестных стен Стыдливой Скромности — служить взамен. А этих губ кто воспоет вино? Лишите их улыбки — все равно! Сама Любовь как будто учит их Движению, хоть не звучит на них; Ты, видящий, не слыша эту речь, Не сожалей, что звук не мог дотечь; Смотря на эти губы, ты всегда Беседу их постигнешь без труда: Они повиты прелестью такой, Что полон думы самый их покой! Но, если взглянешь на игру лучей Волшебно-нерешительных очей, Следя, как часто манием ресниц Бывает прерван пламень их зарниц, Ты в них увидишь: крошка Купидон, Своей опасной должностью смущен, То скроет, то откроет дивный луч, Который взорам смертных слишком жгуч. От этих стрел, ласкающих разя, В беззлобных ямочках спастись нельзя. Хотя бы сердце в ней и не могло Жестоким гневом ополчить чело, Я кознями Любви поклясться рад Ее улыбка гибельней стократ! При виде той, что получила в дар Всю полноту, всю яркость женских чар, Мы были бы должны тщеславный нрав Отнесть к числу ее природных прав. Но Аморетта в милой простоте Сама своей не верит красоте И стрелы чар, разящие кругом, Невинно хочет оперить умом: Всех женских знаний совмещая груз, Воспитанница Грэвиля и Муз, Любя учиться, помня грань пути, Докуда можно женщине идти, Она бы Фебу, если б встарь жила, Не жрицей, а возлюбленной была С застенчивою робостью очей И кроткою покорностью речей; Как ни разумно говорит она, В ней словно неуверенность слышна; И, этой женской прелестью дыша, Как разум мил, как мудрость хороша! Ее дары, ее душевный склад О сердце, дружном с мыслью, говорят: Веселость, оттененная мечтой, Насмешливость в союзе с добротой, Брезгливость, скрытая не без труда, Страх пред талантом, чем она горда. Умолкни, Муза! Песнь свою прерви И похвалу бессильной назови; Поэзия достигнуть не могла Ее достоинств, но твоя хвала Смутила хор завистниц Красоты И омрачила царство Клеветы! Все эти ведьмы черствым языком Шипят, что этот облик им знаком, И называют ту, кого пою, Вас, мой прообраз и мой гений, — Крю!
II
В середине этих забот случилось обстоятельство хотя и не важное, но в то время помучавшее Евгения. Он жил свою молодость, как живут все молодые, здоровые, неженатые люди, то есть имел сношения с разного рода женщинами
Он был не развратник, но и не был, как он сам себе говорил, монахом. А предавался этому только настолько, насколько это было необходимо для физического здоровья и умственной свободы, как он говорил. Началось это с шестнадцати лет. И до сих пор шло благополучно. Благополучно в том смысле, что он не предался разврату, не увлекся ни разу и не был ни разу болен. Была у него в Петербурге сначала швея, потом она испортилась, и он устроился иначе. И эта сторона была так обеспечена, что не смущала его.
Но вот в деревне он жил второй месяц и решительно не знал, как ему быть. Невольное воздержание начинало действовать на него дурно. Неужели ехать в город из-за этого? И куда? Как? Это одно тревожило Евгения Ивановича, а так как он был уверен, что это необходимо и что ему нужно, ему действительно становилось нужно, и он чувствовал, что он не свободен и что он против воли провожает каждую молодую женщину глазами.
Он считал нехорошим у себя в своей деревне сойтись с женщиной или девкой. Он знал по рассказам, что и отец его и дед в этом отношении совершенно отделились от других помещиков того времени и дома не заводили у себя никогда никаких шашен с крепостными, и решил, что этого он не сделает; но потом, все более и более чувствуя себя связанным и с ужасом представляя себе то, что с ним может быть в городишке, и сообразив, что теперь не крепостные, он решил, что можно и здесь. Только бы сделал это так, чтобы никто не знал, и не для разврата, а только для здоровья, так говорил он себе. И когда он решил это, ему стало еще беспокойнее; говоря с старостой, с мужиками, с столяром, он невольно наводил разговор на женщин и, если разговор заходил о женщинах, то задерживал на этом. На женщин же он приглядывался больше и больше.
Рецензии на книгу «Школа злословия» Ричард Шеридан
Злые языки страшнее пистолетов
Такая древность! Ричард Шеридан
написал«Школу злословия» почти два с половиной века назад, а первая моя встреча с ней состоялась в прошлом веке. Да, был фильм, старый советский. Забавный. Подробности помнила смутно: богатый дядюшка из колоний, светские щеголи — прочее тонет в тумане. Я рада, что явился повод вернуться к этой замечательной пьесе.
Итак, Лондон, XVIII век, кружок скучающих вертопрахов упражняется в злословии на тему ближних своих, не щадя ни правых, ни виноватых
Своего рода интеллектуальная игра, весьма изощренная и жестокая — в мгновение ока перекроить репутацию любого, кто имел несчастье обратить на себя внимание завсегдатаев салона леди Снируэл. Мелкие недостатки и простительные слабости, которых хватает во внешности и характере каждого из нас, пристально разглядываются, раздуваются до гротескных размеров и в таком виде представляются на суд единомышленников
Жестоко? Да, но как забавно! А если после характеристики, данные членами кружка, отправляются гулять по лондонским гостиным — так это ж замечательно! Лайки — наше все
. Мелкие недостатки и простительные слабости, которых хватает во внешности и характере каждого из нас, пристально разглядываются, раздуваются до гротескных размеров и в таком виде представляются на суд единомышленников. Жестоко? Да, но как забавно! А если после характеристики, данные членами кружка, отправляются гулять по лондонским гостиным — так это ж замечательно! Лайки — наше все.
А вы думали, резонансные темы и создание информповодов на пустом месте — примета исключительно нашего времени? Достаточное количество досуга, образованность и сознание собственного интеллектуального превосходства во все времена стимулировало к изощренному глумлению над ближними своими. Однако, вернемся к Шеридану. У блистательной леди Снируэл тоже есть слабость, в которой она никому не признается — влюблена в блестящего молодого человека Чарльза Сэрфеса.
Блестящего… в некоторых местах. За последнее время сияние молодого Сэрфеса изрядно потускнело, мальчик окунулся в вихрь светских удовольствий с энтузиазмом большим, чем мог выдержать его бюджет и сегодня практически разорен. Нет-нет, все не так плохо, виды на наследство — одна из приятных составляющих непростой жизни сильных мира сего, а они у Чарли весьма обнадеживающие. Помните, у Пушкина:«Всевышней волею Зевеса, наследник всех своих родных» ? Всех — не всех, но одинбогатый дядюшка в Ост-Индии имеется.
А у Чарльза, который влюблен в богатую наследницу (ну что делать, если мы оказались в таком кругу) Марию,
в свою очередь влюбленную в него, есть братДжозеф , записной святоша и такой уж эконом, копейки лишней не потратит. Вот его-то опекун Марии, осмотрительный сэр Питер Тиззл (прежде, до их совершеннолетия, бывший опекуном братьев Сэрфесов — куда деваться от засилья сирот)), прочит в мужья девушке. Не Чарли, тот свое состояние по ветру пустил и твое в мгновение ока размотает, деточка. Выйдешь за Джозефа, не раз поблагодаришь своего старого опекуна. Усэра Питера есть дополнительные резоны беспокоиться о последствиях, которыми тяга к неумеренной роскоши грозит семейным финансам, полгода назад сам он женился на прекрасной скромной дочери мелкого помещика. Она бесприданница, ну да ничего, денег у него достаточно. Было. Потому что за полгода лондонской жизни прекраснаяледи Тизл настолько пристрастилась к роскоши во всех ее проявлениях, что благосостояние Тизлов уже не кажется столь незыблемым. А войдя в кружок леди Снируэл так навострилась отвечать жестокими остроумными дерзостями на резонные укоры мужа, что он уже подумывает о разводе.
Пересказывать блистательную шериданову комедию не стану, она стоит того, чтобы быть прочитанной, а если вам повезет увидеть на театре — тем лучше. Добавлю лишь, что драматург имел все основания затронуть тему пустого светского злословия, самому ему пришлось дважды драться на дуэли, защищая доброе имя своей невесты от наветов досужих сплетников. И еще, симпатии к добряку Чарльзу, которыми дышит пьеса, не прошли Роберту Шеридану даром: в плодотворном сотрудничестве с тестем он создал знаменитый театр Друри-Лейн
, но в конце жизни совершенно разорился и умер в нищете.
Спасибо Julia_cherry за создание группы «Драматургия», тут интересно.
Рецензии на книгу Школа злословия
#Ист1_3курс
ПРОЛОГ
Маленькая пьеса с крылатым названием. Такое истинно классическое произведение. Понятная мораль. Очевидная комедия. Миниатюрка, нарисованная огромными, гротескными штрихами.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Что говорить о сюжете, если он весь в названии? Кучка богатых бездельников моет друг другу кости и завязывает разной умелости узелки интриг. Причем, вроде бы, для какой-то своей выгоды, но она какая-то комичная и ненатуральная. Либо потому, что не выгода – суть пьесы, и оттого показана схематично. А может, потому что все рисовано крупно и преувеличенно, оттого — выглядит лубочно. И вот, ставя сети другим, ученики и мэтры «школы» сами в них путаются, раскаиваются, прозревают, и, поскольку речь все же о комедии, попадают в смешные ситуации. Приезжает любитель опытов над живыми людьми и организует кульминацию всему этому балагану. В результате самые подлые наказаны и злятся, самые хорошие танцуют и смеются, и одна особа средней руки, для разнообразия, рыдает и раскаивается одновременно
Да, что важно. Все действия производятся исключительно ртом
Поскольку это не эротический роман, действия, понятно, разговорного характера.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Теперь поиграем в весы. Слева от «тире» будет то, что плохо, справа – то, что хорошо. 1) Пьесу лучше все же смотреть в театре, а не читать на бумаге (особенно допекали эти «в сторону») — Но это очень коротенькая пьеса, можно потерпеть. 2) Все и всё слишком утрированное — Но гротеск вполне себе популярный у авторов того времени прием, пользительно ознакомиться для общего развития. 3) Персонажи довольно-таки схематичны – Зато среди них нет нимбоносцев, в среднем все несносны, даже те, что играют положительную роль. 4) Градус комедийности, честно говоря, не дотягивает до того, чтобы повеселить. Может, тогда… А сейчас уже только понимание, что ситуация комична, вместо заливистого смеха – Зато злободневность по-прежнему достойна. Достаточно вспомнить, как в «Новостях» с год назад напечатали о падении вертолета на Проспекте мира в Москве после чьей-то шутки в «мобильных пробках» о том, что машины стоят битый час из-за пролетающего мимо правительства. Вот в пьесе было ровно так же с дуэлью и дыркой в груди.
ЭПИЛОГ
Ознакомиться не помешает, тем более что это не особенно трудно. Не могу сказать, что информация революционная или подана тонко. Это как знак «Не влезай! Убьет!» Все предельно ясно, лаконично и известно всем с младых ногтей. Но иногда лишний раз напомнить себе, как небрежное обращение с информацией выглядит со стороны (а еще и чем может закончиться, да) – будет совсем нелишним. Читаем. Даешь информационную гигиену!
Описание и анализ пьесы «Школа злословия» Шеридана
«Школа злословия» («The School for Scandal») — комедия Ричарда Бренсли Шеридана. Первая постановка пьесы в лондонском театре «Друри-Лейн» состоялась 8 мая 1777 г. Опубликована отдельным изданием в 1780 г. Это произведение — блестящая сатирическая комедия нравов, до сих пор не сходящая со сцен многих театров мира. Автор сам репетировал пьесу с актерами «Друри-Лейн» и воздерживался от ее публикации, однако пиратские издания все же появились. С 1786 г. пьеса стала широко известна в Америке.
Литературный вкус Шеридана формировался в то время, когда просветительские идеалы основывались не только на утверждении разума, но и на проповеди чувства, природного нравственного инстинкта. Предметом искусства Шеридан считал реальную жизнь, бесконечное многообразие «человеческой природы», которую художники призваны изучать: по его литературным суждениям видно, однако, что он не разделял восхищения «правдивостью», «реальностью» картин жизни, если не находил в художественном произведении фантазии и воображения. Влияние У. Шекспира и Э. Спенсера, самого духа английского Возрождения, — определило в значительной степени его эстетические принципы.
В «Школе злословия» Шеридана нет развитого сюжета (известна расхожая шутка, будто один из зрителей на премьере недоумевал, когда же действие двинется с места), зато изобилуют колоритные характеры и бесподобные комические ситуации. Пьеса наиболее ярко воплотила оригинальность и самобытность Шеридана-сатирика: в остроумных диалогах он разворачивает словесную игру, участники которой, виртуозно парируя слова оппонента, обращают их в оружие нападения (подобно блестящему диалогу Шекспира). Драматическая разновидность пьесы-«школы», или «урока», — характерный тип драматургического произведения XVII—XVIII вв. на европейской сцене. Начало ей положил Ж.Б. Мольер; среди самых известных пьес этой жанровой разновидности — «Школа любовников» (1762 г.) У. Уайтхеда, «Школа жен» (1773 г.) X. Келли, «Школа высокомерия» (1791 г.) Т. Холкрофта.
Шеридан использовал многие возможности новой для него жанровой формы. Он усилил драматический конфликт за счет уплотнения сюжета: в нем не одна, а три характерные для «школы» сюжетные линии, для чего взяты наброски начатых пьес Шеридана «Клеветники» и «ЧетаТизл». Это — разоблачение «школы клеветников», Клеветы (как неестественного начала для «человеческой природы» и одновременно порочного общественного явления). Трактовка взаимоотношений супругов Тизл далека от морализаторской (отказ от своеволия и обретение согласия в браке неотделимы от любви, которая не противопоставлена супружеству). Третья сюжетная линия — противопоставление братьев Сэрфес — основана на популярном тезисе обманчивости «первых впечатлений». Пьеса построена и как любовная комедия: здесь четыре искусно вложенных друг в друга любовных треугольника. Развитие действия протекает сразу во всех этих сюжетных планах. Тщательная разработанность фабулы позволяет Шеридану вплести в нее и комедию положений — недоразумения, совпадения, эффектные сюрпризы. Сама природа смеха служит предметом дискуссии в нескольких сценах комедии.
«Школа злословия» Шеридана — это поистине «школа острословия». Среди веселых и остроумных пьес автора эта комедия выделяется непрерывным фейерверком удачных и неожиданных острот. Отчетливо прослеживается разная тональность этих комических потоков. Там, где герои не связывают себя острословием по заказу, диалог весел и легок, вызывает восхищение читателя и зрителя. Там, где злоречивые искусники упражняются в очередной раз в ядовитой болтовне — смех становится вымученным, а остроты плоскими.
По замечанию одного критика, в пьесе единственный недостаток — для сценической постановки требуется целая галактика звезд. Подобным спектаклем звезд явилась постановка МХАТа 1940 г. с участием О.Н. Андровской, М.М. Яншина, П.В. Массальского, А.П. Кторова. Большой популярностью пользовался спектакль лондонского театра «Олд Вик» (1948 г.): в главных ролях — В. Ли и Л. Оливье.
Первые русские переводы пьесы относятся к 1782-1794 гг., известен отрывок перевода комедии, написанный Екатериной II. В переводе И.М. Муравьева-Апостола пьеса впервые была поставлена в Эрмитаже 27 февраля 1793 г., а автор перевода жалован золотою табакеркою из рук императрицы. Успех постановки во многом определил восприятие пьесы Шеридана как классической комедии нравов. Лучший перевод «Школы злословия» принадлежит М.Л. Лозинскому (впервые издан в 1941 году).