Новый путь к миру
Пока не вмешалась обезумевшая парижская толпа, у гуманистической монархии Карла IX еще сохранялся шанс выдать происходящее за личную инициативу лотарингских герцогов, далеко зашедших в своей семейной мести. Ликвидация их руками военных вождей Реформации — некоторым образом это был выбор в пользу мира. Он оставлял надежду на возвращение к гуманистическому союзу сердец, достигаемому посредством магии примирения.
Однако стремительно разворачивающиеся события снова и снова путали карты. Уже утром 24 августа, едва беспорядочная резня началась, король отдал распоряжение о ее немедленном прекращении. Такая Варфоломеевская ночь ему совсем не подходила.
Вспышка насилия была внезапной, безумной и объяснимой одновременно. Христианский город отказывался понимать ренессансную монархию. Один род понимания натолкнулся на другой, с ним решительно не вязавшийся. Спонтанный всплеск католического экстремизма отразил затаенное неприятие предшествующей королевской политики. Могли ли парижане не поверить в то, что приказ об избиении гугенотов исходит от короля, если именно так в их глазах он и должен был поступить?
Король был снова со своими парижанами. Но теперь у короля земля уходила из-под ног. Ради сохранения личины собственного авторитета правительству оставалось задним числом взять на себя ответственность за совершившуюся бойню, по возможности, не предав идеалов. Во имя идеалов надо было остановить резню. С неслыханной жестокостью она уже грянула в Орлеане, где тоже будто бы получили соответствующий королевский приказ.
Столкнувшись с этим кошмаром, король 26 августа во всеуслышание заявил, что сам распорядился об избиении, и назвал в качестве причины направленный против него гугенотский заговор. Теперь заговор расстроен и кровопролитие должно прекратиться. Утверждая, что все случилось по его воле, Карл IX тем не менее не аннулировал прежний Сен-Жерменский мир, а, напротив, подтвердил его статьи о религиозной свободе на специальном заседании Парижского парламента, отменив лишь право гугенотов собирать войска и иметь собственные крепости. Но и их никто не побеспокоился разоружить. Чтобы не дать протестантам оправиться и быстро подготовиться к новой войне, фактически не было сделано ничего, словно бы еще с кем-то можно было снова помириться.
Жернова событий сделали королевскую политику похожей на киномонтаж. Теперь оказывалось, что смыслом убийств являлось спасение государства
Тем самым осторожно отметались другие интерпретации. Варфоломеевская ночь больше не была превентивным уничтожением военного командования гугенотов, закамуфлированным под аристократическую вендетту, но не была она также и погромом, грабежом и убийством, учиненным парижским плебсом в качестве божественного возмездия еретикам
В каком-то смысле она даже открыла новый путь к миру, впрочем, обещающий привести к войне, на которую в казне все равно нет денег. Так происходила бесконечная подмена интерпретаций во имя сохранения неизменности политической линии королевской власти.
Увы, неизменными в ней оставались едва ли одни гуманистические ценности. Навязать мнение, заставить себе поверить и значит — властвовать. Чтобы управлять людьми, вынуждая их поступать так, а не иначе, другого средства не придумано. Но мало знать за других. Механизм королевской власти подразумевал принцип непостижимости королевского решения.
Частные лица должны остерегаться выносить о ней свои суждения. Что может знать и понимать отдельно взятый подданный о благе государства и о резонах короля? Покушаться на них своим доморощенным пониманием — значит, посягать на государство. Короли «не ответственны и не обязаны давать отчет в своих действиях никому, кроме Бога», говорится в «мемуаре» о парижских событиях, собственноручно составленном Карлом IX буквально на следующий день после резни.
Союз Марса и Венеры
10 августа 1572 года один из лидеров гугенотов, молодой принц Генрих Конде, женился на католичке Марии Клевской (если верить слухам, своей будущей отравительнице). А 18 августа была отпразднована пышная королевская свадьба. Невеста-католичка одна венчалась в соборе Нотр-Дам, пока жених-гугенот ожидал ее на улице.
Чтобы вникнуть в эту ситуацию, надо себе представить особый идеологический строй французской монархии эпохи Ренессанса — монархии, пронизанной духом гуманистической культуры и подчиненной программе неоплатонической философии.
Королевская власть при Карле IX всерьез мыслила себя как сила неоплатонической любви, преобразующая мир, проявляющаяся как господство согласия между людьми. К практическим шагам в данном направлении, например, можно отнести основание по инициативе Карла IX Академии музыки и поэзии. Предполагалось, что воссозданные античные музыкально-поэтические жанры, помогая людям услышать гармонию, дадут им понятие о духовной красоте, управляющей Вселенной, и тем самым позволят правительству бороться с варварством и хаосом.
Вся деятельность королевского двора накануне Варфоломеевской ночи служила преодолению взаимного отчуждения недавно враждовавших партий. Ритуал бракосочетания принца-гугенота и принцессы-католички отсылает нас к воображаемому миру неоплатонической магии. Предусматривалось, что группы католиков и гугенотов будут идти навстречу друг другу, в точности следуя драматургии гармоничного слияния противоположностей.
Организованная в соответствии с астрологическими расчетами, церемония была призвана произвести над королевством магическое действие, являя образ Марса, бога войны и человеческих страстей, плененного богиней любви Венерой. В русле гуманистических утопий Ренессанса магический обряд навсегда изгонял войну и раздор, знаменуя наступление Золотого века.
Во имя единства
«Представьте, как будет выглядеть Париж, если на одной улице, в одном доме, в соседних комнатах будут проповедовать католики и гугеноты. Близ церкви, где причащаются Телом Спасителя, на углу в лавке станут торговать мясом в пост. В парламенте сядут рядом защитники веры и осквернители святынь. Человек, исповедующийся священнику на Пасху, будет знать, что на него показывают пальцем и с презрением называют папистом. Твой сосед, твой друг, твой родственник будет гугенотом и кальвинистом. Никогда не было ни у нас, ни в каком другом государстве такого смешения и разлада», — читаем мы в католической листовке времен французских Религиозных войн.
В определении «папист» ее автору видится оскорбительный смысл. Но в слове «гугенот» заключен точно такой же. Если «паписты» — ставленники итальянского Папы, то «гугеноты» — исковерканное немецкое Eidgenossen, «швейцарцы».
Католики в глазах протестантов, протестанты в глазах католиков — не французы. Они не могут составлять с подлинными французами одно французское общество. Конфессиональное единство нуждалось в восстановлении любой ценой. Противодействие подобной угрозе было обречено превратиться в войну на уничтожение.
В религиозной Реформации XVI века поначалу не было ничего принципиально нового. На протяжении столетий Средневековья напряженно переживаемая идея христианского единства провоцировала приступы религиозного самоочищения. Новые религиозные течения, претендующие на лучшее следование Христу, либо побеждали в общеевропейском масштабе, либо бывали дискредитированы как еретические и быстро сходили на нет.
Вместо заключения
В смягченной форме художественная литература и кинематограф по сей день тиражируют миф о Варфоломеевской ночи, который начал складываться в гугенотских памфлетах, спешно отпечатанных в Женеве и Амстердаме в то время, когда в сырых парижских закоулках еще не высохла пролитая кровь.
С их страниц сошли знакомая нам коварная Екатерина Медичи, несамостоятельный король, доходящий до невероятного разврат французского двора и зверства католиков, безумная нелогичность поступков и страсти, захлестывающие всех. Эта картина нуждается в уточнении. Во всем произошедшем логики оказалось чересчур, и едва ли не у всех — она своя.
Ответный удар
Протестантский миф о Варфоломеевской ночи складывался по горячим следам событий и был призван дискредитировать королевскую власть как организатора зверств. Причиной резни называлось растление правительства вследствие пагубного итальянского влияния.
Если исследовать корень зла, всему виной нравы французского двора, где принцессы «отбивают хлеб у девок». Реальное правление было якобы узурпировано Екатериной Медичи, а ведь даже учеными доказано, что женщины по своей природе не способны править — для этого требуется мужской уровень интеллектуального и нравственного развития. Да и не было никогда во Франции такого, чтобы всем заправляла баба (в действительности женщины не раз правили Францией: Анна де Боже — в малолетство Карла VIII, Луиза Савойская, мать Франциска I — во время Итальянских войн).
Мало того, что Екатерина Медичи — женщина, она еще и итальянка. А раз итальянка, то, значит, и достойная «ученица своего Макиавелли», апологета разнузданного имморализма. При ее всем известном интересе к магии и астрологии — «итальянская ведьма». А Сен-Жерменский мир явно был заключен Медичи с тем расчетом, чтобы заманить гугенотов в чудовищную западню — типичный пример беспринципности итальянцев.
В поисках гармонии
У Карла IX и Екатерины Медичи определенно имелись свои рецепты умиротворения Франции. Мир была призвана скрепить женитьба Генриха Наваррского на сестре короля Маргарите Валуа. Собственно, они были обручены еще в 4-летнем возрасте, о чем давно никто не вспоминал.
Потом «королеве Марго» прочили много женихов. Поговаривали и о ее возможном браке с Генрихом Гизом. Но в конце концов этот союз для королевского дома не был сочтен достойным. Действия Гиза в Варфоломеевскую ночь, вероятно, имеют подоплекой еще и уязвленное аристократическое и мужское самолюбие.
Для устройства же брака Маргариты Валуа и Генриха Наваррского было необходимо преодолеть два препятствия. В частности, требовалось заручиться согласием матери Генриха, энергичной Жанны д`Альбре, суровой кальвинистки, которой при французском дворе всюду виделись порок и всеобщее лицемерие.
Она всерьез опасалась, что после женитьбы король Генрих будет принужден отречься от своей веры и наберется дурного. Маргарита произвела на нее неожиданно благоприятное впечатление. Жанна д`Альбре даже нашла ее красивой: «Говоря о красоте Мадам, я признаю, что она прекрасно сложена, однако сильно затягивается. Что касается ее лица, то оно излишне накрашено, что меня выводит из себя, поскольку это ее портит».